Смирнов ЕМ

(Маленькая поэма)

Приятель давний, кисти чародей,
Терзаясь одиночестким досугом,
Нас пригласил в один из летних дней
На дачу - погостить с хорошим другом.
Идея нам понравилась, и вот
Художник нас встречает у ворот.

Слегка сутулый и полуседой,
Он, как шальной, от радости хохочет
И жесткой, словно веник, бородой
Нам обметает лица и щекочет,
И мы идём, весёлые, втроём
В гостеприимный деревенский дом.

Так вот он где, отшельника приют!
На улицу, в открытые окошки
Струится запах от знакомых блюд
И больше всех - от жареной картошки.
Мы воздаём хозяину хвалу
А он нас тянет в комнату, к столу.

Ну что за диво - холостяцкий стол!
Петрушки, лука целые охапки,
Салат, картошка, водочка, россол
И закопчённый заяц - кверху лапки.
А тут и мы из сумок извлекли
Все, что поесть и выпить привезли.

Художник наш по-детски ликовал
И, не забыв разгульную привычку,
В стаканы наши водку наливал,
Ну, а себе... брусничную водичку.
"Ты что, приятель, - изумился друг, -
Иль подцепил какой-нибудь недуг?"

"Зачем - недуг? Совсем наоборот!
Вполне здоров, чего и вам желаю.
Я целый год уже ни капли в рот
Ни водки, ни вина не потребляю
И вспоминаю пьяные года
С наплывом содроганья и стыда".

"Ну, вот-те раз, забавная деталь, -
Не унимался друг мой удивлённый,-
Зачем же нас тогда в такую даль
Ты заманил, на "змия" обозлённый?
А, впрочем, может быть, и молодец...
Но как ты обхитрил его, творец?"

"Потом, потом, - художник отвечал,-
Всё расскажу потом. Не торопите.
Сперва повеселимся за столом
В неприхотливом деревенском быте,
А завтра, на похмелье, вам “в струю”
Я расскажу историю свою..."

И грянул пир!
Стаканами звеня
И отдавая дань желанной встрече,
Мы в разговорах пропили полдня
И незаметно допивали вечер.
Ах, нет, я кое-что недосказал:
Мы посещали "выставочный зал".

Он был в чулане, светлом и большом.
Здесь по стенам бревенчатым теснились
Картины в обрамлении простом,
Где чувства и талант соединились.
Закаты и рассветы, снег и зной,
Печаль и радость стороны родной.

Восторгам нашим не было конца:
"Когда успел? Да ты же просто гений!"
Со стен переместились нам в сердца
Десятки потрясающих творений.
"Ну, Шишкин! Ну, Перов! Ну, Левитан!.."
И снова о стакан звенел стакан.

В саду луна сквозь ветви протекла,
Порхали в окнах бабочки ночные,
И на кровать, что свежестью звала,
Сложили мы головушки хмельные.
Теперь представьте, если вам не лень,
Как мы встречали с другом новый день...

Зато художник, бурный наш творец,
Уже порхал по дому спозаранку,
Он что-то жарил, кулинарный спец,
Он водрузил на стол большую банку
Янтарного крыжовного вина.
Ну как тут не встряхнуться ото сна!

"Как поспалось?" - с улыбкой озорной
Спросил наш друг, неся на стол посуду.
"Спалось легко, но ты ответь, родной,
С чего так утром просыпаться худо?"
Художник, разрезая апельсин,
Смеясь, ответил: "Может быть, с картин..."

Ему-то что? Брусничная вода,
Которой с нами чокался до ночи,
Здоровью не наделала вреда,
И вместо мутных глаз сияли очи.
И тут я вспомнил, севши на кровать:
"Ты обещал нам что-то рассказать?

По-моему, о том, как бросил пить...
Сие услышать небезынтересно,
Мне тоже "змий" подчас мешает жить,
А как с ним быть, паскудным - не известно.
Но, чтобы слушать было веселей,
Ты нам сперва по чарочке налей..."

"Конечно же, усохнуть вам не дам, -
Сказал хозяин, банку открывая,-
Для опохмелки лью по двести грамм,
Но слушать попрошу, не прерывая".
И без улыбки посмотрев на нас,
Неторопливо начал свой рассказ:


"... Там берег и высокая гора,
Поляны, окружённые лесами;
Там Волга в ярких бликах серебра
И даль под голубыми небесами.
А тишина! - там можно до утра
За полдеревни слышать комара.

В деревне той осталось пять дворов -
Усталых, замусоленных ветрами,
С заборами отнюдь не от воров,
С крапивой за осевшими дворами.
Гуляют козы там без пастухов
Да петухи кричат из лопухов.

На окнах занавески и цветы.
Посмотришь: тут старушка, там девица.
И до чего прекрасны и чисты
Крестьянские застенчивые лица!
О, как же далека, столица, ты
От этой неподдельной красоты!

В деревне той, с восточной стороны,
Стоит, как говорится, хата с краю.
Крыльцо, забор старее старины
И дребезги от бывшего сарая.
Но, в дом входя, как в царство тишины,
Я ощутил мурашки вдоль спины.

Чулан - забытой рухляди музей,
Коробки, доски, битая посуда...
Уж, если что и было из вещей,
То их давно повынесли отсюда -
За много лет незапертых дверей,
Здесь побывали тысячи людей!

Теперь и я ступил за тот порог,
На серые, как пепел, половицы.
Отбил поклон. Иначе бы не смог
В дверном проёме шишкой не разжиться.
Был на Руси неписаный закон:
Заходишь в дом - хозяевам поклон.

В углу, под закопченным потолком,
На полочке - иконы и лампадка.
Вот странно: весь повычистили дом,
А их пока не тронули. Загадка.
У входа, вдоль стены кровать стоит,
На ней дубовый, прочно сбитый щит.

Живет молва: коль на него прилечь,
Уйдут недуги, будет исцеленье.
Почти на треть дом занимает печь,
Забывшая свое предназначенье.
Как ни пытались в ней зажечь дрова -
Не получалось. Печь была мертва.

Давным-давно не прикасалась к ней
В шершавой кисти свежая извёстка,
А старая с холодных кирпичей
Стекает, как со свечки капли воска.
Лишь пауки развесили по ней
Немыслимое множество сетей.

И вновь мой взгляд задел иконостас,
Да так, что я присвистнул удивлённо:
На полке, сторонясь досужих глаз,
Ютился фотоснимок запылённый.
На нём, мерцаньем призрачным светясь,
Сидел старик, на стол облокотясь.

Он был одет в заношенный жилет,
Быть может, сшитый в позапрошлом веке.
Овальное лицо, и даже нет
Морщин на этом старом человеке.
И только веки, веки - вот секрет -
Смежились плотно, словно дремлет дед.

Я пыль смахнул и, подойдя к окну,
Смотрел на фото, ощущая странно
На чувства набегавшую волну
Неясного смятенья и дурмана,
И вот уже - о, ужас! - я стою
У пропасти глубокой на краю...

Я глянул вниз - по дну её поток
Бежал, клубясь, в лохмотьях рыжей пены.
Я отшатнулся, будто сильный ток
Меня отбросил и пронзил мгновенно.
Но что-то вновь влекло меня туда,
Где мчалась эта жуткая вода.

Вдруг забелел туман. А может, снег.
Даль приближалась мутной пеленою.
И тут какой-то странный человек,
Неведомо откуда, предо мною
Возник из этой дикой пустоты...
И я узнал знакомые черты!

Тот самый, с фотографии, старик!
Всё так же веки бледные сомкнуты.
Он подходил ко мне, но в этот миг
Не ощущал ни страха я, ни смуты;
Под сединой, не по годам густой,
Его лицо лучилось добротой.

Он произнес с улыбкой, не спеша:
"Привет тебе, о странник заплутавший!
Я знаю, чем больна твоя душа
И почему стоишь ты здесь, уставший.
То бесы, тайно злобствуя, вели
Тебя сюда, на мрачный край земли".

"Скажи, старик, чем провинился я?
За что меня облюбовали бесы?
Живу я честно. У меня семья,
К художеству и дружбе интересы,
Не убивал, не грабил, не хулил...
Так чем же Богу я не угодил? "

"Всё это так, - сказал мудрец в ответ,-
Хоть в чём-то ты и держишь постоянство,
Но корень всех утрат твоих и бед
В пороке злом. Ему названье - пьянство.
А к пьянству льнет грехов шумливый рой,
Как листья в октябре к земле сырой.

Послушай ясновидца-старика,
Сегодня у тебя лишь две дороги:
Одна, как зелье смертное, горька,
Другая - в благоденствии и Боге.
Две супротивных, будто ад и рай.
Ты человек не глупый, выбирай..."

И я спросил: "Но чем же грусть и боль
Унять в душе смятенной и ранимой?
В сердцах скудеет к ближнему любовь,
Пороки, злоба, кровь, неодолимый
Разгул коварства, низменных страстей...
Как жить, скажи, на родине моей?"

Но старец головою покачал:
"Твои печали, может, и резонны;
Но тех, кто душу дьяволу продал,
В свой час настигнут Высшие законы.
Там подкупы, чины, угрозы, блат
Не отведут дорогу в чёрный ад.

Их скроет мрак, и больше никогда
В земной приют их души не вернутся,
А в их потомстве горе и нужда
Всех, кто обижен ими, отзовутся.
Скажи, такая страшная судьба
Тебя прельщает, Божьего раба?

О, пленник зелья, знай: твой грех велик.
В объятиях хмельного увлеченья
Ты забредёшь в такой глухой тупик,
Откуда не бывает возвращенья.
И злых пороков жадное зверьё
Догложет худоденствие твоё.

Но есть другой, благочестивый путь,
Ведущий нас к бессмертию и свету.
Ты в нём найдешь Божественную суть,
Коль моему последуешь совету:
Любви и Вере сердце отвори,
Страстей коварных буйство усмири;

Иди вперёд по верному пути,
В порывах добрых чувств не остывая.
А душу твою грешную спасти
Я помогу. Она ещё живая.
И первый шаг спасенья от беды
Найди в струях целительной воды.

В родном краю, где мой остался дом,
Журчит родник под сенью старых вязов;
Иди, мой сын, к нему. Об остальном
Ты всё узнаешь из людских рассказов.
Теперь прощай.
Да помни старика,
Что приходил к тебе издалека!.."


И в тот же миг исчезла пелена,
Исчез старик, позвав перстом кого-то.
А я стоял, как прежде, у окна,
Держа в руке таинственное фото.
Что это было? Наважденье? Сон?
Но отчего мой дух был просветлён?

По улице, ступая, словно тень,
И кое-как в себя придя немножко,
Я вдруг услышал голос: "Добрый день!",
Слетевший от раскрытого окошка -
Широкого, в наличниках резных,
В цветах и занавесках расписных.

Там женщина махала мне рукой
И улыбалась, теребя платочек:
"А я смотрю, идете... сам не свой...
Вы ищете кого?"
"Cвятой источник!"
"О! Подождите малость... я сейчас,
Закрою печь и выбегу как раз".

Она сошла с высокого крыльца,
На полпути протягивая кружку:
"Пусть молочко подкрепит молодца,
Коль объявился в нашу деревушку.
А я тебя до горки провожу,
Но кое-что сначала расскажу".

Мы сели на скамейке у ворот.
В холме с навозом копошились куры,
На столб калитки шустро вспрыгнул кот:
Мол, что же, начинайте, балагуры.
И долго, не сводя с крестьянки глаз,
Я слушал увлекательный рассказ.

"Вот видишь, - говорит, - у нас тут рай,
И лес и Волга - век не наглядеться.
И жил здесь тихий старец, Николай,
Вон дом его, почти что по соседству.
Спокойный, безобидный человек,
Но... не видавший солнца весь свой век.

Он был совсем незрячим. С ранних лет.
Но мог узнать и дерево и птицу,
Собрать цветов восторженный букет,
Обнять шутя игривую девицу.
Но вскоре прокатился говорок,
Что был он ясновидец и пророк.

Николенька...
Так звал его народ,
С любовью, но всерьёз не принимая;
А он задолго предсказал тот год,
Когда рванёт Вторая мировая.
И, предвещая дней грядущих ход,
Молился на иконы и восход.

Он видел всё, но зрением иным,
Катался с гор на лыжах с ребятнёю
И говорил, что всюду перед ним
Катился, увлекая за собою,
Лиловый шар, незримый для других,
Как будто весь в алмазах дорогих.

Любил он жизнь. Его любил народ.
"Никола! - позовут, - иди к окошку!"
Та пирожков горячих подаёт,
Та - кружку молока, а та - лепёшку.
Но речь о том, что, покорясь судьбе,
Он дивный дар почувствовал в себе.

Пришла к нему знакомая одна -
Узнать о сыне, что служил на море.
А он: "Ведь ты, голубушка, больна,
В твоей спине давно гнздятся хвори..."
Потом шептал, крестил, и вот-те на! -
Нагнулась, встала - не болит спина!

С тех пор к нему спешил и стар, и мал,
Неся свои болячки и страданья,
И всех старик душевно принимал,
Стенанья превращая в ликованье.
И у него в помощниках всегда
Была с ключа целебная вода.

Старик лечил, а люди шли и шли,
Одной лишь озабоченные целью.
К нему нередко женщины вели
Опоек, умирающих от зелья.
Николенька вершил свой ритуал
И на источник грешных отсылал.

Он говорил: "К источнику спустись,
Перекрестись с молитвой, неторопко,
И той водой три раза окатись -
В честь Троицы Святой. Да чтоб не робко!
На воздухе обсохни. И потом
Мысль укрепляй о здравии своём".

Такая вот история. Ну, что ж,
Теперь ступай, чтоб заново родиться;
До склона провожу, а там найдёшь
Николенькину славную водицу.
Прошлись. Я бью поклон: "Спасибо, тёть!"
А та в ответ: "Храни тебя Господь..."

Иду по узкой тропке под уклон,
По сторонам кусты, ольха и вязы.
Чу! - слышу: он! А вот и вижу: он!
Я угадал, я понял это сразу!
Как будто вся из золота на вид,
Сосновая часовенка стоит.

В листве сверкала маковка с крестом.
Стояла тишь и лёгкая прохлада.
Я вспомнил о Николеньке, о том,
Что жить на свете - высшая награда.
Потом вошёл, раздевшись, на крыльцо
И тронул дверь за медное кольцо.

В часовенке играл, звенел родник,
В ответ на свет расплёскивая блики.
Я на стенах увидел через миг
Святых доброжелательные лики.
Возликовала грешная душа:
Утешь, вода, скитальца-алкаша!..

Ах, это было чудо! До сих пор
Я рассказать словами не умею,
Как ледяной родник, питомец гор,
Обжег сперва мне голову и шею,
Скользнул на грудь, промчался вдоль спины
И в те места, где носим мы штаны...

Три раза к благодатному ключу
Я припадал, творя, что полагалось,
И мне казалось, я лечу, лечу!
А всё, о чем страдал, с водой умчалось.
И слёзы счастья - первый в жизни раз! -
Неудержимо хлынули из глаз...

------------------

Примерно, через год, в цветущий май,
С компанией уехав на природу,
Я заглянул в тот заповедный рай
И вновь нашёл целительную воду.
Как друга, чистотой своей маня,
Она взяла в объятия меня.

Она ласкалась, разжигая кровь,
И напевала в радости игривой:
«Я знала, знала, что моя любовь
Блеснет тебе зарницею счастливой.
Живи, люби земную благодать
Да навещай меня. Я буду ждать…”

Компания была хмельным-хмельна,
Мне подносили водку и настойки:
"Да что с тобой творится, старина?" -
Дивились устроители попойки.
А я всё слышал пенье родника:
"Николенька...
Николенька...
Ни-ко-лень-ка...”

Ну, что ж, я вас порядком утомил?
Тут всё по правде, вымысла - ни крошки..."
Но мы молчали.
Друг вовсю дымил,
Гася окурки в непотребной плошке.
А я в виденьях отойти не мог
От бездны, где свирепо выл поток...

Но тут ворона крикнула в окно
И важно скрылась за грядой тюльпанов.
Мы допивали нехотя вино,
Глаза не поднимая от стаканов.
А наш творец простым карандашом
Стал что-то чёркать на листе большом.

Играли губы в дымной бороде,
Взгляд зависал, блуждал и загорался.
Он был забавен в творческом труде,
Он про себя чему-то улыбался;
И вот, за ухо сунув карандаш,
Нам развернул неведомый пейзаж.

Широкий полдень. Узкая река.
Вдоль берегов - камыш, кусты и чайки;
На правом - два подпитых чудака
Стоят в трусах, на куст закинув майки;
Бутылкой дирижируют и пьют
И, стало быть, по-ухарски поют.

На левом - лес, высокая гора,
Мосточки, лодка, заросли осоки.
Теней и света легкая игра.
А дальше - три раскидистых, высоких,
Три вяза над часовенкой с крестом
И... человек с таинственным лицом.

Свои-то лица мы узнали враз -
Художник наш не может без "прикола".
Но кто же тот, старик, с лицом без глаз?
Я понял! Сердце ёкнуло: Никола!..
Вблизи него, блестя, как чешуя,
Бежала родниковая струя.

"С художником таким не пропадёшь!"-
Дивились мы нежданному сюжету.
И как-то глупо выглядел кутёж,
И захотелось в сад, к цветам и свету,
На тот родник Николенькин -
__________на тот,
Где жизнь берёт
__________счастливый поворот...